Или, если я ошибаюсь, лишь вариант дурмана. Просто одни дурманят себя химическим бегством из реальности, другие, напротив, пытаются заставить реальность наполнить всё их существо.
Тот доктор, который и посоветовал мне «безумие» вместо обычных лекарств, посоветовал тайно, выйдя на продуваемую всеми ветрами крышу офиса, где приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, объяснил мне, в чём дело.
Китайский нейрофаг мало того, что превращает нервы в подобие изъеденных кислотой размахрившихся канатов. Синапсы съёживаются и перестают выполнять свою работу. И для того, чтобы заполнить, образующиеся пустоты, и требуется серьёзная, шоковая стимуляция.
Конечно, «вихрь» — сильнодействующее средство. Есть «мягкие» стимуляторы, действующие гораздо более щадящим образом. Можно также заняться экстремальным спортом, которым повально увлечены все наши политические лидеры. Но если у вас нет денег на горнолыжные курорты и сверхдорогие курсы разрешённых препаратов, то самоё дешёвое — это «вихрь».
Вот только в последнее время потребность в химических встрясках стала наступать гораздо чаще.
Капсулы рассосались, но «безумие» почему-то не спешило к своему слуге, прячась где-то в окружающем меня сером тумане.
Из темноты вдруг выплыл желтоватый листок бумаги, приобретший неожиданную резкость. «Церковь Электронного Рая» — сообщала густо-чёрная надпись готическим шрифтом в центре листка. Чуть ниже, гораздо мельче, курсивом бежали буквы «Мистерии оживления! Души умерших говорят с вами! Придите и уверуйте!». Я моргнул и листок бумаги исчез в окружавшей меня темноте.
Я стоял — а сознание моё плыло, покачиваясь как поплавок на безбрежных просторах океана. Где-то неподалёку притаился сон, тот самый сон, от которого невозможно пробудиться.
Я с трудом нащупал рукоять револьвера. Вытащил увесистый слиток сизой стали — старая, очень старая модель; антик, стоящий безумных денег. Старьё популярно среди копов — потому что табельные «интеллектуальники», сами решающие, в каких случаях стрелять, а в каких и повременить, погубили не одного не сумевшего выстрелить вовремя полицейского.
Поднёс ствол к уху и дёрнул спусковой крючок.
Выстрел прозвучал как отдалённый раскат грома, но следующий, как удар молота по листовому железу врезался в моё сознание, заставив резко ощутить реальность проиходящего.
Обычную действительность серых, покрытых плесенью стен, мусора под ногами и отдалённых прожекторов, висящих под потолком.
Я с трудом поднялся на ноги. К коленям прилипли пакеты из под каких-то сластей, покрыв мои брюки липким сиропом. Ухо заложило.
Плевать.
Я чувствовал себя ограбленным.
Врач предупреждал и об этом.
«Как только «вихрь» перестанет действовать» — говорил этот сухонький старичок, до дрожи боявшийся возвращения в аляскинские лагеря, — «Считайте, что у вас осталось не больше месяца. Чтобы вам там не говорили все остальные».
По поводу «остальных» доктор мог бы и не беспокоиться. На них у меня всё равно не было денег.
Компания каких-то милого вида парней в чёрных плащах с отворотами — верно, очередная команда вампиров — повернула было ко мне, но, заметив в моей руке оружие, благоразумно сменила курс.
Подождав, пока последний вампир скроется за поворотом, я опустил оружие в карман, нащупал пуговку наушника и воткнул его в ухо, наполнив пустоту черепа раскатами древнего, как сам мир, панка.
Классика — это вещь!
По крайней мере, скрежещущий голос, проклинающий весь мир, исправно заставлял жить дальше.
Я посмотрел на часы. Девять.
Если я хотел успеть к складам, следовало поторопиться.
Восточный терминал, расположенный на побережье был очередным памятником проектам прошлого — вроде «Ионного щита», спутников погодного контроля и Статуи Благоденствия.
В принципе, сама идея мощной транспортной развязки на северо-востоке САСШ, по сути, целого города в городе — из пирсов, посадочных полос, железнодорожных и шоссейных развязок, складов, пакгаузов, ремонтных цехов и доков, с собственным жилым районом для рабочих и докеров, офисными зданиями всевозможных контор и департаментов крупных фирм, причастных к приёму и отправлению грузов, «Мегапорта» для мегаполиса», не содержала в себе ничего нового или оригинального.
На бумаге проект этого терминала казался сказкой, на деле «мегапорт» оказался кошмаром.
Сквозь взбаламученную атмосферу пробивался не всякий самолёт — даже если находили дефицитный керосин. Правда, грузов, оправдывающих такую срочность, было немного. Проржавелых тысячетонных калош грузовых транспортов, пробивающихся через вечное десятибаллье штормящего моря было несколько больше, но и с ними порт был загружен хорошо если наполовину.
Хотя и эти цифры впечатляли.
Самую же большую проблему создавало пересечение интересов, ибо терминал оказался в ведении всех существующих полицейских служб — от таможни, министерства юстиции и налоговой службы до железнодорожной полиции и береговой охраны.
Наиболее разумным выходом представлялось создать единую систему безопасности «мегапорта» — её и создали, не отменив, однако, полномочий прочих ведомств.
В конечном счёте терминал был полностью заброшен в организационном плане, являя собой нечто вроде карты феодальной Европы — с пересечением вассальных обязанностей, иммунитетных и баналитетных прав, где любая экономическая деятельность тормозилась необходимостью давать отчёт десяткам чиновников разного ранга.