— А очки одел для того, чтобы я тебе больше доверял? — я фыркнул от удовольствия — Нет, брат, Стоуна на это не купишь. Моя мама не рожала идиотов.
— М-да. Не надоело фиглярствовать, Джек? Или при рождении тебе дали другое имя? Русское?
Я нахмурился. Посмотрел на экраны терминала — в чёрных, как уголь, стёклах, отражался только я, а вот глаза Шагги были спрятаны за зелёными значками, струящимися по этой черноте.
— Что-то многовато сегодня разговоров о моём происхождении, — сказал я в пространство. — К тому же я действительно Джек.
— Стоун… если честно, то меня не волнуют проблемы твоей самоидентификации. И происхождения. Я просто хотел бы поговорить серьёзно.
— Жизнь несерьёзна.
— Это не повод, чтобы выбросить себя на эту… свалку.
— Позитивной философии я наслушался на собраниях профсоюза полицейских. К тому же, Шагга, ты мало похож на моего личного психоаналитика. — Я взглянул на непрозрачные стёкла, и не стал играть в гляделки, вновь уставившись в стену. — К тому же, здесь свалка не только никому не пригодившихся генетических модификаций. Здесь ещё — во всяком случае, позволю себе проявить эгоизм, — свалка ненужных нашему миру людей.
Я взял в руку стакан с выпивкой, заботливо подлитой Нобом — национальный колорит соблюдался даже в этом, немного отхлебнул и сморщился.
— Сначала ты не нужен одной стране, потом неинтересен другой. Человек человеку волк, каждый за себя и — горе побеждённым. Впрочем, не спорю, кому-то я в последние сутки стал чертовски нужен. Это ты?
Я посмотрел на гоблина. На этот раз рисунок трещин на стене изучал он.
— Возможно, Стоун, возможно.
Комментировать это заявление я не стал. У меня вообще складывалось впечатление, что в этом деле каждый пытался спрятаться в тени другого ведомства.
В наступившей тишине из-за шторок донёсся голос дикторши из Мозгомойки.
— Очередные дебаты прошли в Лиге Наций по вопросу об ограничении контрольных пусков системы ПРО САСШ «Ионный щит». Вновь предоставленные экспертами Китая и Североруссии данные по влиянию системы противобаллистической защиты на глобальные климатические изменения были признаны недостаточно убедительными. Демонстрация экоактивистов под девизом «ПРО — дорога в ад» была разогнана силами жандармерии…
— Вернёмся к нашим баранам, — сказал я. — Судя по всему, в отличие от прочих посетителей этого бара ты себя в жизни… нашёл. И меня отыскал не для собственного удовольствия.
Гоблин задумчиво ополовинил свой бокал, глядя куда-то сквозь меня.
— Не знаю, Стоун, не знаю. Возможно, когда я нашёл в жизни себя, я потерял нечто важное в себе?..
Я оценивающе посмотрел на Шаггу, но промолчал — судя по всему, гоблин говорил о чём-то глубоко личном.
— Не знаю, — наконец выдал я результат работы собственного мыслительного аппарата. — Меня пока чаша сия миновала.
— Да, Джек? — гоблин стянул терминал с плоской переносицы и сфокусировал на мне чуть помутневший от алкоголя взгляд. — Но ведь ты детектив… и у тебя очень немного нераскрытых преступлений, как я понимаю.
— Я не горел желанием работать в полиции, — пожал плечами я. — К тому же, в полицейском расследовании нет ничего от интеллектуальной загадки, это тупой поиск улик. Просто работа, которая у меня хорошо получается.
— Чтож, может это и правильно… — Шагга снова приложился к своему бокалу. — Впрочем, не думаю, чтобы ты был этой работой слишком доволен.
Мне почему-то вспомнились посланники Мистера Ву, о которых вспоминал Ноб.
— Предлагаешь сменить?
— Не обязательно, Джек. Скорее, предостерегаю от достижения мечт. Мечта — это далеко не всегда то, чего ты хочешь достичь в действительности. На деле ты частенько хочешь достичь противоположного.
Я покачал головой. Гоблин являл собой тип человека, для меня непонятного.
У меня тоже были мечты. Вот только мне никогда не хватало трудолюбия их исполнять.
Я ещё раз глянул на Шаггу и поёжился. Или это была не лень, а чувство самосохранения?
Лиричность, тем не менее, с гоблина сошла — когда наши взгляды вновь встретились, в глазах гоблина была только жёсткая цепкость человека, которому очень нужно что-то обо мне узнать.
— Ты интересуешься политикой, Стоун?
— Не особенно, — я покачал головой. — Меня мало волнует то, что не поддаётся моему контролю.
— «Каждый из нас — гражданин нашей страны!» — Шагга иронически улыбнулся, когда цитировал этот слоган, но я иронии не оценил.
— В разной степени. У меня гражданство ограничено, а значит и политика меня интересует весьма ограниченно.
— Только внутренняя?
— Там, в вашем хитром приборчике наверняка есть всё моё досье, — я указал на терминал, который гоблин вертел в руках, — Полагаю, там вполне ясно указано, что с моими птичьими правами я политику могу только наблюдать, но никак не принимать участие в ней. Как во внутренней, так и внешней.
О том, насколько я вообще верю в возможности любой избирательной системы, я распространяться не стал — чтобы избежать обвинений в нелёгком тоталитарном прошлом моей родины.
— Выборы и влияние на политику — вещи разные принципиально, — многозначительно сказал Шагга.
— Вы имеете в виду смерть генерала Кларка? — автоматически сделал стойку я.
— Она очень удачно обезглавила «Новое человечество» перед голосованием об отмене Апрельской поправки, не так ли? — Шагга чуть улыбнулся.
Я пожал плечами — говори мол, дальше.
Шагга опрокинул стакан донышком кверху и оставил его на стойке. И перешёл на официальный тон.